|
|
|
 |
ИСТОРИЯ 5: «ЖДУ В ВУЛКАНЕ!»ПРОЛОГ (по поводу названия) Страшненькая все-таки метро-реклама у игровых автоматов! Сравнительно недавно была картинка «Жду в вулкане — Твоя Удача!». Заинтриговав метро-публику (а мы-то думали, что в вулкане нет ничего, кроме кипящей лавы), «удача» затем персонифицировалась в блондинку—вамп. Сейчас расклад такой: я (на противоположной скамье) — Удача (передний план рекламного шедевра) — стайка обалдевших (задний план). Удача косит на меня нехорошим взглядом через плечо, предлагает присоединиться к обалдевшим. Бр-р-р! Другая картина еще сильнее. Эта та, где известная троица (мексиканец, индеец, шериф) в невероятном ракурсе пытаются тебя насадить на мясистые указательные пальцы. Сочетание необычной перспективы, цветовых пятен фона и злобно искаженных физиономий дает потрясающий эффект: вспоминаются Гингема, Баба-Яга и прочие спутники детства, а слова «Мало платят на работе — приходи играть в Джекпоте» звучат как заклинание. Впрочем, не все такие впечатлительные. Знакомый игрок на мои осторожные расспросы ответил равнодушно: «А я вообще не обращаю внимания на эту рекламу — меня не задевает». «Игрок» в данном случае медицинский термин — это больной, чей диагноз «патологическая игра». То-есть реклама предназначена не заболевшему. А кому? Нам, еще свободным. Вернее, тем из нас, кто предрасположен по складу своей личности присоединиться к группе за спиной госпожи-Удачи, прыгнуть в вулкан, нанизаться на палец. И мне становится еще страшнее. Потому что я уже видела тех, кто «прыгнул». И видела глаза их родственников, в недоумении и ужасе наблюдающих преображение близкого человека — он уходит, оставляя только свое физическое тело; он общается с ними как инопланетянин. Это, действительно, напоминает страшную сказку. Это тот редкий случай, когда реклама не врет. СОБСТВЕННО ИСТОРИЯ (рассказывает врач) Пациент (27 лет) — единственный ребенок. Рос и развивался нормально, но всегда отличался большой подвижностью, живостью, веселым настроением. Отца боялся: тот грозный такой, агрессивный. Мальчик никогда не спорил с ним, не конфликтовал, был очень дипломатичным, на своей точке зрения не настаивал. Он вообще был склонен к компромиссам, к халяве; на него очень легко было повлиять. Тем не менее, он всегда старался получить удовольствие: от еды, питья, развлечений... Но как-то не очень целеустремленно этого добивался: брал то, что легко лежало. К подростковому возрасту впервые обнаружился его интерес к карточным играм, к домино. Поначалу он играл не на деньги, а затем, в возрасте 16 лет, будучи в Англии, впервые потратил значительную сумму денег. Он сказал, что потерял, но родители заподозрили неладное. Действительно, вскоре вернувшись в Россию, он стал периодически ходить в игорные клубы, где играл только на автоматах. Родители достаточно обеспечены, чтобы его хорошо содержать, но, тем не менее, он периодически залезал в долги, брал у них дополнительные деньги. Они стали замечать, что деньги пропадают из дома, пытались обращаться к разным специалистам, он ни за что не хотел идти, и только в 20 лет его удалось уговорить — они обратились ко мне. Обнаружилось, прежде всего, что пациент недостаточно критичен, в том смысле, что серьезно к этой проблеме он не относится, и если хочет решить ее, то только чтобы родители не капали на мозги. В первые годы он все равно периодически играл; воровал деньги, занимал их. В процессе встреч с родителями выяснилось, что многие родственники по линии матери кончили жизнь плохо: кто-то спился; кто-то проигрался, был посажен в тюрьму и пропал без вести; кто-то уехал зарабатывать деньги за границу и тоже исчез. И по линии отца обнаружилось значительное неблагополучие. Поэтому мать, понимая, что в болезни сына может быть наследственный фактор, старалась сделать все, чтобы он был устроен. Родители окружили сына гиперопекой: они настояли, чтобы он окончил институт (хотя он особо не хотел учиться), они настояли, чтобы он устроился к ним на работу (хотя он не очень хотел работать), они купили ему квартиру и автомобиль (хотя он тоже не особо хотел жить отдельно), они поддержали его женитьбу на девушке, очень ответственной и твердой (хотя он, может, и не особо хотел жениться), они поддержали рождение ребенка (хотя он не особо-то хотел его и рожать). В настоящий момент наблюдается 3-летняя ремиссия. Зарабатывая в фирме родителей приличные деньги, он отдал все долги. Он живет достаточно свободной жизнью: часто встречается с друзьями, может выпить, любит играть в футбол. Однако, надо сказать, в последнее время он перестал быть таким веселым, как раньше. У него также появилась раздражительность (которая, впрочем, и раньше была ему свойственна, но в меньшей степени). Он стал несколько более твердым: лучше формулирует собственное мнение и иногда способен его отстаивать, даже в отношениях с отцом. Вот и вся история (пока). Взглянем на нее глазами психотерапевта. Сам пациент — гипоманиакальной структуры, вследствие чего он с большой легкостью делал то, что ему нравилось, не думая о последствиях и отрицая какие-либо риски, то-есть сложности, которые могли возникнуть (в частности, проигрыш денег). У него есть значительные черты зависимости и инфантильности — незрелости. Это выражается в том, что он не склонен формулировать ясно свою точку зрения, и, тем более, ее отстаивать; он всегда уступал давлению, особенно мужчин. Что касается женщин, он искал легких связей (но никогда сильно не настаивал), ни в кого особо сильно не влюблялся. У него также выражены черты асоциальности. Ему наплевать было, в общем, что с другими (скажем, с его матерью) случится, когда он проиграет значительное количество денег. Он мог украсть совершенно легко, и не особенно задумывался, как родители это воспримут; то-есть до других ему особого дела нет. В процессе проведенной психотерапевтической работы (она была сделана в психодинамическом ключе) он осознал некоторые свои социопатические тенденции (не то, чтобы раскаялся в них, но как-то «загрустил» на эту тему: что вот, конечно, хорошо бы думать о матери). Он стал менее гипоманиакальным — более грустным, потому что ему открылись не только веселые и радостные сады удовольствия, но также и плантации грусти и печали. А что касается его зависимости, то здесь он, сделал, похоже, наибольший прогресс: он стал больше отвечать за ситуацию, он понимает, что он на работе, должен рассчитывать на себя; стал более взвешенным в своих суждениях. Прогноз — относительно благополучный, особенно, если все дальше будет идти, как раньше. Потому что он получил фантастическую поддержку со стороны близких: он имел почти неограниченные финансовые возможности (необходимые, в частности, для посещения врача), он имел то, что хочется иметь молодым людям (включая автомобиль, сексуальные контакты, квартиру, дачу и яхту — родителей); он всегда был поддержан эмоционально матерью и контролируем отцом. И это, по-видимому, дало ему возможность в процессе лечения отойти на какое-то время от автоматов и далее закрепить эффект. Со стороны родителей успешно реализовалась политика кнута и пряника — он получал все пряники, и ему грозил кнут: они, конечно, грозили ему всякими карами, вплоть до отлучения от дома, полного разрыва, если он будет продолжать играть. Этот случай типичен в том плане, что изначально часто наблюдается наследственная предрасположенность к патологической игре, и очень часто эти пациенты некритичны и нарушены личностно: у них часто имеется гипомания, асоциальность и зависимость в характере. Кстати, психодинамика рассматривает ИГРУ как попытку взять реванш над воображаемым отцом (или над образом отца): выиграть огромное количество денег и стать всемогущим и сильным — круче, чем папа, у которого меньше денег; одержать некую символическую победу. По этому пациенту все. Но у меня были и другие пациенты, играющие в автоматы. К сожалению, большинство из них в процессе терапии не обнаружили значительных улучшений, а продолжали играть. О других же неизвестно ничего, потому что они через какое-то время (правда, после улучшения состояния) обрывали контакты. Поверить в то, что все они вылечились, я не могу. Было несколько человек, игравших в более серьезные игры, а именно, в казино, где они проигрывали значительно больше, конечно; и там у меня было несколько удачных случаев — длительная ремиссия. К сожалению, многие игроки кончили очень плохо. Уже придя ко мне, они, по существу, закончили жизнь. Скажем, у меня был пациент, который продал все: автомобиль, квартиру; он продавал вещи жены и угрожал убить ее, если она не достанет денег, потому что ему самому надо было расплатиться с долгами. Такой приятный был гражданин. Скорее, не он, а жена пришла, в панике — она искала защиты, потому что серьезно боялась, что он ее убьет, скажем, в приступе ярости, когда придет день расплаты с его кредиторами: те тоже ему угрожали. Не знаю, чем дело кончилось. Боюсь, что… как в некоторых американских фильмах. Надо сказать, что после многих лет игры пациенты уже отдаленно напоминают людей: они эмоционально опустошены, эта тема — единственная, которая вызывает у них интерес. Их состояние вообще похоже на состояние пустоты и стерильности после тяжелого психического расстройства. Еще это часто бывает похоже на пост-травматическое стрессовое расстройство, характерное для людей, прошедших концлагеря, Чечню, Афганистан. Когда такие люди приходят в мирную жизнь, их уже не интересует то, что происходит здесь: по сравнению с событиями, которые были ТАМ, жизнь кажется блеклой, неинтересной, невозбуждающей; они часто бывают импульсивно-агрессивны или подавлены. Нечто похожее наблюдается у игроков: их интересует только игра, деньги, которые надо добыть, чтобы на них якобы выиграть что-то. Вообще считается, что это очень неблагополучный контингент для лечения. Часто эти люди — поскольку они асоциальны и гипоманиакальны, да и зависимы — очень лживы. Они лгут окружающим, лгут врачу, и часто лгут самим себе. Они зависимы и скользки, и при работе с ними непонятно, как формировать контакт с пациентом. Они формируют псевдо-контакт, со своим надутым «псевдо-Я», а их реальное «Я» — зависимое, завистливое, жаждущее реванша над отцовской фигурой — оно ускользает от работы, оно все равно идет куда-то играть, играть… Оно откликается, может быть, лишь на предчувствие депрессивного кошмара. Кстати, у гипоманиакальных людей (которые не тотально гипоманиакальны, а имеют еще и другие радикалы) есть смутное ощущение, подкрепленное собственным опытом, что состояние может смениться на обратное: тоска, подавленность и все такое. И они ВОВЛЕКАЮТСЯ: в игре гипомания часто растет — это, собственно и есть драйв, похожий на наркотики. Они могут проводить в игорных заведениях день, сутки, двое... Я знал пациента, который мог играть в казино двое суток, после чего он еле стоял на ногах: его мутило, било. Но когда отлеживался, он опять туда шел. Неизвестен его финал, кстати говоря. Какие факторы улучшают прогноз? Во-первых, собственное желание. Но это бывает очень редко, и даже если это желание есть, оно обычно не так сильно, чтобы мотивировать их на реальную работу. Скорее, они «уползают» от нее. Поэтому гораздо более действенной является роль близких и друзей пациента, которые (при поддержке терапевта) должны предлагать мощные средства, противостоящие игре. Но парадокс заключается в том, что люди, которые играют, часто имеют не очень хорошие контакты с окружающими; у них нет настоящих искренних друзей, тем более, имеющих силу, чтобы помочь. И с близкими у них уже не очень. Они либо спилили сук, на котором сидели, либо они никогда на него не взбирались, просто по характеру. Часто лекарства имеют значение, на первых этапах, потому что они могут оборвать импульс. Резюме. Чем раньше начато лечение, тем лучше. Чем моложе пациент, тем лучше. Чем он более контролируемый и обеспечиваемый родителями или старшими взрослыми, тем лучше. Чем менее личностно он нарушен, тем лучше. ЭПИЛОГ (от супервизора) Поражает разнообразие жертв «вулканической» деятельности! В этом кабинете можно было наблюдать самые разные типажи: удачливый, уверенный в себе, преуспевающий бизнесмен (его все устраивает, только семья на грани распада, и характер как-то портиться начал — друзья пеняют, потому и пришел), мягкий симпатичный «работяга» (любимая жена живет отдельно, с маленьким ребенком), внешне индифферентный молодой человек, студент престижного колледжа. Последнего привели родители. Мать плачет: она не узнает, теряет сына. Отец грозит отдать в армию на «перевоспитание». А ему все равно. Только один раз маска непробиваемого спокойствия исказилась, когда на вопрос психотерапевта: «Вам что, нравится сам процесс? Вы счастливы, когда играете?» юноша с горечью ответил: «А вы видели у кого-нибудь в игровом зале счастливое выражение лица?» А. Бабин, Е. Чечеткина
|
