Сюзанна О'САЛЛИВАН ВСЁ В ТВОЕЙ ГОЛОВЕ Москва: Издательство АСТ, 2018. Эта книга — о психосоматических заболеваниях. Те, кто никогда с ними не сталкивался, относятся к психосоматическим больным с сожалением (слабак, бедняга!), раздражением (симулянт!) или осуждением (просто не хочет работать и исполнять свои обязанности, мошенник). А вот для тех, кто сталкивался, всё наоборот: они зачастую предпринимают героические усилия, чтобы вылечиться, их симптомы причиняют реальные страдания, они очень хотят избавиться от них и вести нормальную жизнь. И поэтому идут со своими симптомами к врачам, получают кучу "органических" диагнозов, усиленно лечатся от отсутствующих у них болезней и — в лучшем случае — безо всякого результата. До тех пор, пока не будет поставлен единственный правильный диагноз: "функциональное" или "конверсионное" расстройство. Это расстройство лечит не "органический" врач (гастроэнтеролог, пульманолог, окулист и т.д.), а психотерапевт или психиатр. Потому что в данном случае "всё в твоей голове". Автор этой книги, тоже "органический" врач — невролог. Но со случаями психосоматических расстройств она сталкивалась очень часто, и в силу своей профессии (часто психосоматика проявляет себя именно неврологическими симптомами), и по личной склонности — видеть не абстрактного больного, а страдающего человека, которому надо помочь. Книга написана в неизменно увлекающем читателя стиле рассказа врача о реальных больных, но с подробными комментариями и разъяснениями специалиста. Этот «медико-беллетристический» подход в области психологии/неврологии/психиатрии наиболее ярко представлен в книгах нашего соотечественника А. P. Лурии ("Расколотый и возвращённый мир", "Маленькая книжка о большой памяти"), Ирвина Ялома и Оливера Сакса. Автор данной книги достойно продолжает традицию. 1 (с. 14). Если у пациента есть симптомы некоего заболевания, причину которого не выявляют никакие анализы и тесты, тогда мы говорим о психосоматических расстройствах. Это уникальное явление не подчиняется никаким правилам. Оно может поразить любую часть тела и проявиться самым непредсказуемым образом. Представьте себе ребёнка, который страдает от боли в животе, потому что над ним издеваются одноклассники. Или из-за эмоциональных переживаний у него происходит нарушение сердечного ритма очень распространённое, между прочим, явление). Однако психосоматическое расстройство может выразиться и в более радикальной форме, вплоть до паралича или судорог. В общем, возможно всё, что только способно предложить вам воображение. Подумайте о любом, абсолютно любом симптоме, и знайте, что чей-то разум его уже воспроизвёл. 2 (с. 19, 21). А потом я познакомилась с Брендой. В нашу первую встречу она была без сознания (во время остальных, впрочем, — тоже). Бренда обратилась в больницу после нескольких припадков судорог. Дежурный врач осмотрел её и принял решение о госпитализации. … … … … У Бренды задрожала левая нога. — Опять начинается. Усыпляем? — спросил кто-то. — Нет, — ответил врач. Тем временем задёргалась и вторая нога. Бренда закрыла глаза, пряча испуганный взгляд. Судороги усиливались, запищали аппараты, свидетельствующие о снижении уровня кислорода в крови. — Ну же? — повторил напряжённый голос. Полный шприц был уже наготове. — Это не припадок, — заявил вдруг врач. Все обменялись недоумёнными взглядами. — Выньте трубку, — велел он. — Уровень кислорода падает! — Да, потому что трубка ей мешает. Она в состоянии дышать самостоятельно. Бренда вся побагровела, выгнула спину, руки у неё тряслись. Мы стояли вокруг кровати, затаив дыхание. — Это не эпилептический приступ. У неё псевдоэпилепсия, — сказал врач, и после этих слов, к нашему огромному облегчению, Бренда хрипло и протяжно выдохнула. Полчаса спустя она окончательно пришла в себя; сидела на кровати, а по щекам лились крупные слёзы. Тогда я видела её в последний раз — и впервые в сознании. Мы с Брендой за всё время не обменялись ни словом. В тот же день в ординаторской я рассказывала о ней другим стажёрам: — Слышали о женщине, которая почти неделю пролежала в реанимации под общим наркозом? Представляете, у неё нет эпилепсии. И вообще она здорова! 3 (с. 63). Работая с пациентами вроде Полин, я поняла, что страдания бывают разными. Чтобы заслужить сочувствие окружающих, не обязательно сильно мучаться. Можно сказать, есть негласная классификация болезней: наибольшее внимание проявляют к тем, кому поставили любой смертельный диагноз, а вот психиатрические заболевания находятся в конце списка. Психосоматические — тем более. Они считаются игрой воображения, а больные — шарлатанами. Мы не сопереживаем, мы смеёмся над ними. Если болезнь Полин и правда вызвана нарушением психики, девушке придётся нелегко, как бы я не пыталась убедить её в обратном. Против Полин и её семьи восстанет общественное мнение. Я старалась ей объяснить, что физическое проявление душевного расстройства — вовсе не признак слабости. Это часть жизни. Все мы выплёскиваем переживания по-разному: кто-то плачет и жалуется; кто-то целыми днями спит или, напротив, теряет сон; одни заедают проблемы, другие увлекаются алкоголем… а некоторые, как Полин, страдают от боли. 4 (с. 74, 75, 105). К концу нашей встречи я полностью уверилась, что у Мэтью нет рассеянного склероза. Слишком уж много было несоответствий. У каждой болезни есть свой рисунок: для расстройств нервной системы характерен один набор симптомов, для нарушений опорно-двигательного аппарата — другой… Да, некоторые болезни мозга могут вызвать атрофию мышц, но жалобы Мэтью не подходили ни под один диагноз. Головокружение, слабость мышц и онемение лица не имели ничего общего. Более того, осмотр выявил и другую проблему: рефлексы, которые управлялись сознанием, были нарушены, в то время как тонус мышц и непроизвольные рефлексы оказались в норме. Мэтью — живой человек со своей историей, которая не исчерпывалась данными из медицинской карты. Наверняка там было что-то ещё, чего я пока не знала. … … … … … Когда Мэтью с супругой уехали, я ещё раз взглянула на сопроводительное письмо от его лечащего врача: "Я сообщил Мэтью, что у него функциональное расстройство, и выдал направление к психотерапевту". Почему-то мой пациент при всей своей дотошности этот момент опустил. … … … Мэтью находил у себя новые симптомы, и я назначала соответствующие анализы или доказывала их бесполезность. Вскоре он научился верить мне на слово. — Точно? — иногда всё-таки переспрашивал он. — Абсолютно, — отвечала я. В конце концов Мэтью смог обходиться без меня. — Представляете, доктор, я снова спятил, — время от времени в шутку говорил он, и я понимала: он не только смирился с диагнозом, но и научился с ним жить. Симптомы никуда не делись, однако теперь он воспринимал их иначе. Мэтью понял, что человеческое тело может функционировать с нарушениями. И если это мешает нормальной жизни, то надо бороться любыми способами. 5 (с. 95). Конверсионное расстройство — это неумелое подражание неврологическому заболеванию. У меня была пациентка по имени Линда. Однажды она нащупала за правым ухом маленький плотный шарик под кожей. Терапевт сказал, что это липома, безобидный жировик. Однако Линда, не успокоенная его словами, продолжала трогать шарик. Она постоянно думала о нём, ей казалось, что тот увеличивается в размерах. Вскоре правая сторона её тела начала неметь. Постепенно пропала чувствительность в руке, а затем — в ноге. Линда знала, что причина тому — опухоль головы, которая растёт и давит ей на мозг. К моменту нашей встречи она была наполовину парализована. Правая часть — где и располагалась опухоль — совершенно не реагировала на раздражители. Однако Линда не знала, что правое полушарие мозга управляет левой стороной тела. Подсознательный страх искал выхода — и нашёл его в неправильных симптомах. 6 (с. 117). То, как сообщают психосоматический диагноз, во многом определяет дальнейший ход лечения. Если больной решит, будто его обвиняют в симуляции, он развернётся и хлопнет дверью — а значит, не получит столь нужную ему помощь. При всей своей осторожности я не раз провоцировала пациентов на чудовищные скандалы, а потом получала такие же письма, испещрённые заглавными буквами и восклицательными знаками: даже на бумаге человек пытался кричать в надежде доказать свою правоту. Гнев тоже неслучаен. Он сигнализирует, что с человеком не всё в порядке. В какой-то степени он тоже сродни психосоматическим симптомам, потому что маскирует другие эмоции: боль или страх. Беда в том, что его неправильно истолковывают обе стороны: и гневающийся, и тот, на кого этот гнев направлен. А еще он отталкивает людей именно в тот момент, когда они нужны друг другу больше всего. Гнев разрушает отношения врача и пациента. В конце концов я стала рассматривать гнев как тяжёлый, но неизбежный этап лечения. 7 (с. 132). — Шон, вы не верите, что ваши приступы не из-за эпилепсии? — Нет, не верю. Если выбирать между гневом и отрицанием, я предпочитаю первое. Гнев говорит о том, что меня услышали, отрицание — что к моим словам остались глухи. Если механизм заболевания до конца не ясен и его нельзя подтвердить результатами тестов, пациент всегда сомневается, у него возникают вопросы, за которые он цепляется в попытках опровергнуть диагноз. С отрицанием бороться сложнее, чем с гневом, и в таком случае шансы на выздоровление стремительно падают. Вполне возможно, что судороги Шона так и не прекратятся, а то и вовсе сменятся новыми симптомами уже другой болезни. 8 (с. 141). В самом конце врач поднёс офтальмоскоп вплотную к её глазу., и Ивонна нечаянно моргнула. Кто-то из нас фыркнул, сдерживая смех. Ивонна, кажется, это услышала, потому что испуганно заозиралась: — Кто здесь? Здесь есть кто-то еще?! Смех зазвучал громче. Когда мы вышли в коридор, кто-то озвучил общую мысль: — Интересно, дело уже в суде? Я чуть было не рассмеялась, но тут непривычно резко заговорил наш руководитель: — Лучше радуйтесь, что бедная женщина не только слепая, но и глухая, раз она не заметила вашего ужасного поведения. Будьте добры в следующий раз вести себя приличнее. Впечатлённые суровым тоном, мы поспешно стёрли улыбки. Однако позднее в больничном кафе выплеснули свои эмоции: — Мы шумели как стадо гиппопотамов. Как она могла нас не услышать?! Мы стали думать, как поймать женщину на обмане. … … … … Мы хотели помогать тяжелобольным и отчаявшимся. Но ещё не понимали, что боль и страдания могут проявляться по-разному. 9 (с. 147). У врачей, которые сталкиваются с психосоматическим расстройством, часто возникает проблема: они не хотят верить, что симптомы вызваны бессознательно, что человек не в состоянии ими управлять. А если в это не верит сам врач, больного убедить он тем более не может. Пьер Жане, французский философ и психолог, первым ввёл в науку термин "подсознание". Он был учеником Шарко — и весьма талантливым — но, увы, сперва поддался влиянию своего учителя, который считал истерию заболеванием физическим. Шарко переосмыслил эту теорию лишь в самом конце жизни, когда так и не сумел её подтвердить. Своё отношение к истерии он во многом пересмотрел под влиянием трудов Пьера Жане. 10 (с. 165). Это явление корнями уходит к личности Карла Фридриха фон Мюнхгаузена,"барона-лжеца". Синдром Мюнхгаузена — симулятивное расстройство, при котором человек искусственно вызывает у себя симптомы болезни. Делается это не ради пособия по инвалидности или денежной компенсации, а затем, чтобы получить внимание и заботу. Таких людей осуждают, над ними смеются, недооценивая при этом всю серьёзность проблемы. Пациенты с синдромом Мюнхгаузена готовы принимать любые самые ядовитые препараты или ложиться под нож хирурга — вплоть до ампутации конечностей. Они могут разрушить свою жизнь, лишь бы вызвать сочувствие окружающих. Если раскрыть их замысел, они будут всё отрицать, замкнутся в себе и наотрез откажутся от психологической помощи. Синдром Мюнхгаузена практически невозможно вылечить. К счастью, встречается он редко. Через мой кабинет прошло немало пациентов с конверсионными расстройствами, можно было бы ожидать, что среди них окажется немало таких симулянтов. Однако на самом деле я сталкивалась с ними лишь трижды. Третьей стала как раз Джудит. Первый случай был в самом начале моей карьеры. Женщина жаловалась на головные боли и проблемы со зрением. При осмотре выяснилось, что левый зрачок расширен и не реагирует на свет. Однако сканирование мозга никаких отклонений не выявило. Это поставило в тупик всё отделение — пока медсестра не зашла случайно в туалет, где пациентка закапывала в глаз мидриатик, препарат для расширения зрачков. 11 (с. 171). Функциональные нарушения, симулятивные расстройства и симуляции — это три разные группы. Первые две — болезни, последняя — нет. Функциональные нарушения имеют подсознательную природу, и пациенты не знают, что и почему с ними происходит. При симулятивном расстройстве больные вредят себе намеренно, нуждаясь в чужой поддержке и внимании. Они не понимают, что ими движет, и не могут себя контролировать. Симуляция — нечто совершенно иное. Это умышленная имитация болезни с целью наживы: чтобы выиграть суд или избежать призыва в армию. Симулянт нарушает закон, и ему нужен не врач, а хороший юрист. 12 (с. 315). Чтобы разобраться в причинах столь серьёзных заболеваний, в первую очередь надо поверить в их существование и понять, какие причудливые формы может принимать психосоматическое расстройство. Нужно мириться с главенствующей ролью разума над телом. Мы с удовольствием читаем истории об использовании гипноза, об эффекте плацебо, о гомеопатии и альтернативной медицине, о специальных диетах от рака и так далее… Но почему-то не можем смириться с мыслью, что разум воспроизводит физические симптомы. Раз он в состоянии излечивать болезни, почему он не может их создавать? Сопротивляться нет смысла: это явление существует, и никуда от него не деться. Болезнь способна поразить каждого — в том числе и вас. Может, если мы лучше поймём собственное тело его реакции на чувства и переживания, тогда физические проявления стресса будут восприниматься не столь отталкивающе? Все мы соматизируем наши эмоции, хотим мы того или нет. Вернуться в СПИСОК КНИГ       Copyright © 2003-2024 Андрей Геннадьевич БАБИН и Елена Александровна ЧЕЧЕТКИНА. Все права зарезервированы.