4-4. Бессмысленность Разумеется, жизнь не имеет смысла кроме того, который вы в неё вкладываете сами. Так что если отсутствие смысла жизни вы ощущаете как проблему — то вам её и решать. Как? Для начала подумайте сами. Ничего не вышло? Почитайте Ялома и Франкла. Если уж и это не поможет, идите к хорошему психотерапевту: вместе разберётесь, как искать ВАШ смысл. Да, есть счастливцы, которые о смысле жизни и не задумываются. Это означает, что они с ним сожительствуют, совершенно невинно и естественно. Хотя и не всегда безоблачно. Особенно, если их смысл жизни плохо вписывается в окружающую среду. Но выход всегда есть! И в поиске смысла, и в его сохранении. Для конкретности вот вам Сказка о Смысле. Впрочем, не совсем сказка… ТРЕТИЙ ПУТЬ Галилео уставился в дальний угол комнатёнки, отведенной ему Инквизицией из особой милости, по просьбе влиятельного друга. Там, в углу, на столике с библией одинокой звездой трепетало пламя тоненькой свечи. Галилео предпочел бы свой "Диалог о двух главнейших системах мира", чтобы укрепиться духом перед завтрашним испытанием. Первый допрос — это очень важно, потому что определяет конечный результат: он сразу же должен встать на путь защиты науки — или отречения от неё. Третьего пути нет. Либо еретик — тогда костёр, либо раскаявшийся, тогда оставят жизнь… Только вопрос: какую? В диапазоне от строгого увещевания и относительной свободы — до тюремного заточения до конца дней. Предсказать невозможно, и повлиять тоже: слишком много личных, неопределенных факторов… Его прежний друг, папа Урбан VIII, видите ли, обиделся на "Диалог". Ну да, не следовало писать Симпличио с Урбана, но как же он устал любезничать и полемизировать с глупцами и фанатиками, бесконечно уворачиваться от клыков церкви! Как хочется выплюнуть им в лицо правду! Но тогда — поражение. Его "Диалог", который он взращивал со всей своей хитроумностью 15 последних лет, выжгут бесследно, его усилия укрепить в общественном сознании прогрессивную — копернианскую картину мира пропадут втуне… Уложив поудобнее ноющее от ревматизма бедро, Галилео задремал. Он проснулся от яркого света, заливавшего камеру. Значит уже утро, и надо идти на первое заседание Верховного Совета Инквизиции. Странно, что совсем не выспался, ведь уже утро. Стоп! Какое утро? В каморке нет окон, а факелы не дают столько света. Причём белого света. Что происходит?! Он вглядывается в светящееся овальное пятно. В центре сгущается что-то… Человек в слишком простой и странной одежде. Он тоже глядит на Галилея и говорит с едва уловимым акцентом: — Не пугайтесь, Галилео. Вы не умерли и не сошли с ума. Сейчас я всё объясню. Надеюсь, как учёный вы сможете понять происходящее без привлечения сомнительной гипотезы о сверхъестественных силах. Вы исследовали пространство и движение материальных тел в нем, а мы — через несколько столетий после вас — мы исследуем время. И достигли некоторых практических результатов. Этот свет — капсула времени, из которой я могу общаться с вами. Только общаться. Но вы же не против? — Конечно, не против. Вы правы, в сверхъестественные силы я не верю: я исследователь, а не святоша. Даже если я сошел с ума, это весьма приятный способ провести оставшееся мне время. Даже если я просто говорю сам с собой… — Можем принять это как исходную гипотезу. Предлагаю так: вы задаете вопросы, я отвечаю. Только начинайте с главных вопросов — времени мало, я не знаю точно, сколько нам осталось. — Зачем вы здесь? — Правильный вопрос, можно сказать, центральный. Но ответить на него не могу, иначе возникнет временной парадокс, и ткань реальности пострадает, с неопределёнными последствиями. Задавайте следующий. — Ваша реальность зависит от моих действий на Совете: отрекусь я или пойду на костёр? — Зависит. Поверьте, мне очень трудно было добиться разрешения на это посещение, поэтому приходится действовать очень осторожно. — Вы пришли подсказать мне правильный выбор? Пригодный для вас? — Нет. Свобода выбора полностью за вами. — Тогда зачем вы здесь? — Первая петля. Дальше. Выходите за её рамки. — Вам нужна реальность, которая реализуется в результате этого контакта. Таким образом, вы подталкиваете меня… — Нет. Вы, мессир, свободный человек. И теперь спросите меня, наконец, как свободный человек со своей свободной судьбой! — Да. Я сам выберу завтра. Оставим это. Я понимаю, что в вашей реальности я сделал такой выбор, который закрепил в истории мое имя — иначе вас здесь не было бы. Однако сомневаюсь, что выше появление связано с моей неудачной защитой копернианской картины мира: рано или поздно все признают, что Земля не центр вселенной. Наверное, и Солнце — не центр, но это уже докажут следующие поколения. — Вы правы, мессир. — Но вы пришли именно ко мне, и именно сейчас. Значит, дело не в защите теории Коперника, и даже не в моем имени и в моих собственных открытиях. Что-то ещё случится, чего я пока не знаю. Что-то связанное именно со мной. — Да, мессир, хорошо, если это случится. Для всех нас, для человечества, и это напрямую связано с вами — с вашей личностью, с вашим страхом и слабостью, с вашей страстью к познанию и жаждой просвещения. Наука не безлична. Открытия — да, потому что природа объективна, но не наука, потому что её творят люди. Не знаю как ваше время, но моё истекает. У вас есть еще вопросы? — О, масса вопросов! Как устроена Вселенная — она безгранична или нет? Какова её структура и законы развития? Когда человек выйдет за пределы Земли, и сможет ли он заселить другие планеты? Когда человек вырвется из оков религии? Видите, я уверен, что все это будет, вопрос только, сколько времени понадобится. И не истребит ли себя человечество на этом пути… Судя по вашему появлению, вроде бы нет, по крайней мере в ближайшее тысячелетие. — Человек выйдет на околоземную орбиту в 1961 году от рождества Христова, а еще через несколько лет достигнет Луны. Межпланетные перелеты и космическая экспансия, в принципе, возможны, но не все биологические проблемы пока решены. Религия существует, и думаю, в той или иной форме будет существовать всегда, потому что всегда будут люди с иррациональным строем мышления. Наша задача — не допускать агрессивных проявлений, религиозного фанатизма. Наша тактика — терпимость и границы. Даже у Вселенной могут быть границы! Вот, смотрите! Гость из будущего достает из кармана плоскую коробку и включает экран. Галилей жадно всматривается в разворачивающиеся галактики — и в спирали ДНК, в муравейники мегаполисов — и в пустынные лунные пейзажи с редкими куполами станций. Гость показывает ему кратер Галилея на Луне, астероид Галилея, книги Галилея, переизданные в течение последующих веков — их можно листать прямо на экране! Галилео всматривается в лица потомков и в пейзажи дальних планет, он спрашивает и выслушивает ответы, спорит и смеётся. Он совершенно счастлив! ***** Галилей просыпается от скрипа двери и тяжёлых шагов тюремщиков. Свеча погасла, но в открытую дверь сочится розоватый рассвет, обтекая алым контуром фигуры стражников. Факелы бросают жёлтые отблески на влажные стены. Галилей с трудом поднимается со своего жёсткого ложа (проклятый ревматизм!) и понимает, что будет отрекаться. Жизнь слишком ценная штука, чтобы терять её вот так, доказывая тупым святошам свою правоту. Эту его книгу уже контрабандой издали в Голландии — издадут и здесь, в Италии, и вообще везде. Может, не при его жизни, неважно. Он хочет жить, чтобы во всех подробностях вспомнить тот замечательный сон, который видел этой ночью. Он надеется, что ещё увидит подобные сны… Даже если и нет — сколько остается всего, что можно открывать и исследовать! Если он останется на свободе, конечно… "Пошевеливайся!" — толкает его в бок стражник, — "Святые отцы ждут тебя, поганого еретика!" ***** Ну, что ж. Вот оно и началось, последнее действие. Галилео зачитывает текст отречения — но не может заставить себя не комментировать мысленно того, что послушно произносят его губы. "Я, Галилео Галилей, сын Винченцо Галилея, флорентинец, на семидесятом году моей жизни лично предстоя перед судом, преклонив колена перед вами, высокие и достопочтенные господа кардиналы Вселенской христианской республики, имея перед очами Святое Евангелие, которого касаюсь собственными руками, клянусь, что всегда веровал, теперь верую и при помощи Божией впредь буду верить во всё, что содержит, проповедует и чему учит святая Католическая и Апостольская Церковь [Извините, святые отцы, но слепая вера — не для меня. Я верю только своим глазам, и то с поправкой на их природное несовершенство]. Но так как от сего Святого судилища мне было давно уже сделано законное внушение, дабы я покинул ложное мнение, полагающее Солнце в центре Вселенной и неподвижным, дабы не держался этого мнения, не защищал его, не учил ему каким бы то ни было способом, ни устно, ни письменно, а я между тем сочинил и напечатал книгу, в которой излагаю осуждённое учение и привожу в пользу его сильные доводы [неожиданный комплимент], хотя и не привожу окончательного заключения [ещё бы я его привёл!], то вследствие сего признан я находящимся под сильным подозрением в ереси, то есть, что думаю и верю, будто Солнце есть центр Вселенной и неподвижно, Земля же не центр и движется [Насчет Солнца не уверен — нужны дополнительные исследования, но что Земля вращается вокруг Солнца — это доказано: расчётами Коперника и моими наблюдениями]. Посему, желая изгнать из мыслей ваших, высокопочтенные господа кардиналы, равно как и из ума всякого истинного христианина, это подозрение, законно против меня возбуждённое, от чистого сердца и с непритворной верою [два ложных утверждения взаимно уничтожаются] отрекаюсь, проклинаю, возненавидев вышеуказанную ересь, заблуждение или секту, не согласную со Святой Церковью [Ученому не пристало ненавидеть, но я нарушаю этот запрет: ненавижу насилие и невежество, которое, как зловоние, распространяет эта самая Святая Церковь!] Клянусь впредь никогда не говорить и не рассуждать, ни устно, ни письменно, о чём бы то ни было, могущем восстановить против меня такое подозрение [а думать мне еще можно?]; когда же узнаю кого-либо, одержимого ересью или подозреваемого в ней, то о таком обязуюсь донести сему Святому судилищу или же инквизитору, или ординарию ближайшего места [Еще и доносчиком предлагаете стать? Нет уж, благодарю покорно]. Кроме того, клянусь и обещаю уважать и строго исполнять все наказания и исправления, которые наложило или наложит на меня сие Святое судилище [Попробуй я не исполнить! А всё-таки, попробовать стоит…] В случае нарушения мною (да хранит меня Бог) чего-либо из этих слов, свидетельств, клятв и обещаний подвергаюсь всем наказаниям и исправлениям, назначенным Святым канонами и другими общими и частными постановлениями против преступлений сего рода. В этом да поможет мне Господь и святое его Евангелие, которого касаюсь собственными руками [Ну, мало ли чего я касался этими самыми руками, вспомнить страшно!]. Я, поименованный Галилео Галилей, отрёкся, поклялся и обязался, как сказано выше. В подтверждение прикладываю руку под сиею формулою моего отречения [от "формулы" проистекает "формально" — подходящий эпитет], которое прочёл во всеуслышание от слова до слова. Июня 22 дня [да ведь сегодня — самый долгий день в году! Солнце за меня, упыри!] 1633 года в монастыре Минервы в Риме". ******** Прошло девять лет, заполненных борьбой и трудами. И слежкой Инквизиции, бесконечной слежкой… Да, он зачитал требуемое "Отречение" — но в Инквизиции не дураки сидят. Видно, что-то учуяли. Не поверили в искренность покаяния. И началось всё очень паршиво, началось с тюремного заключения. Правда, влиятельный друг вымолил частичное прощение и домашний арест. Хотя и без права покидать дом и принимать посетителей. Даже врача, в коем необходимость с годами только возрастала. Потом врача частично разрешили, постепенно просачивались и друзья, и ученики. Главное, хотя надсмотрщики все время были поблизости, никто не мешал думать, писать и ставить простые опыты. В результате он пошел дальше — заложил основы научной механики. Ему даже удалось переправить книгу для печати! Все в той же Голландии, конечно. Неважно, его «Механика» уже не пропадет! Галилей лежит и улыбается. Мысли чёткие и ясные, как всегда, но как-то истончаются… Похоже, он подошел к концу пути. Ну что ж! Он прожил хорошую жизнь, наполненную трудом и любовью. Он любил свою семью, друзей, учеников; но больше всего любил науку. Он вспоминает, как изобрел телескоп и в первый раз увидел звёздное небо во всём его великолепии. Тогда он понял, что держит в руках инструмент настоящего диалога — не с дураком Симпличио, а с самой Природой! "Да, мы славно поболтали с Тобой, — шепчет Галилео. — Ты была щедра ко мне, не таясь, показывала свои восхитительные секреты. Пусть сейчас я почти слеп, но сколь многое Ты открыла моим глазам, а потом — моему разуму". Галилео задремал. Яркий белый свет заливает спальню Галилея. Он открывает глаза, но может видеть лишь размытое овальное пятно. Потом он узнаёт знакомый голос. — Приветствую, мессир. Ваши надсмотрщики сидят в трапезной. У нас есть не менее часа. В какой-то степени это личный визит: мне пришлось пробивать его в нашем Совете Времени. Правда, не могу сказать, что Совет очень сопротивлялся: эта наша встреча уже ничего не меняет; кроме того, мы все — всё человечество — благодарны вам и хотим, чтобы вы это знали. — Спасибо, мой друг. Но что такого я сделал? Я ведь отрёкся от научной истины. За что же потомкам меня благодарить? Похоже, мне надо стыдиться… — А вы стыдитесь? — Нет. Я добавлял свои кирпичики в здание храма науки, пока мог это делать. — Именно так. Помните, мы говорили о пути, который Вы выберете на суде Инквизиции? Ведь над этим Вы думали в ту последнюю ночь? — После вашего визита я вообще не думал. Я просто заснул. Счастливый. — Да. Вот это и было моей задачей: показать будущее и тем самым дать вам силы для правильного выбора. Скорее всего, Вы и без нас сделали то же самое, и мы лишь немного увеличили вероятность. Но, помимо всего прочего, мне просто хотелось помочь вам пережить этот тяжелый момент. Именно вам, мессир. Корпоративная солидарность: я ведь тоже учёный. — Спасибо, вы помогли. Но все же, почему мой выбор — отречение — оказался правильным? И почему вообще это имело значение для будущего? — Давайте начнем с последнего вопроса. Так называемый "эффект бабочки"… Эффект скорее литературный, чем научный. В 20 веке будет такой фантаст, Брэдбери (кстати, очень хороший писатель), и в одном из рассказов он описал (для вас — опишет) ситуацию, когда путешественник во времени нечаянно сходит с безопасной тропы, проложенной над поверхностью древней Земли, чтобы ничего в прошлом не касаться — и под каблук ему попадает бабочка. Пустяк, казалось бы, но (по задумке автора) от раздавленной бабочки круги изменений распространяются и усиливаются так, что по возвращении в своё время он попадает в совсем другую реальность. Очень плохую реальность. На самом деле происходит не так. Реальность инерционна, и для изменения будущего даже очень сильное воздействие обычно не дает эффекта: круги изменений вначале расходятся, но быстро схлопываются. Ближе к действительному положению вещей был другой фантаст, Азимов, тоже из 20 века. Он понял, что существуют особые моменты времени, когда специально направленное воздействие (он назвал его "минимально необходимое воздействие") вызывает перескок с одной ветки исторической реальности на другую. Фактически, интуитивно Азимов вышел на базовый принцип самоорганизации, теория которой как раз начала развиваться с середины 20 века. Самоорганизующаяся система в процессе своей эволюции рано или поздно достигает так называемой "точки бифуркации". В этой точке система неустойчива, и крайне малое воздействие может направить её на тот или иной путь развития; в общем случае существует целый пучок возможных путей. Мы научились определять такие точки бифуркации в человеческой истории. Кстати, их сравнительно немного, обычно 3-4 в столетие, и не каждая из них принципиально значима. — И что же, вы можете управлять историей? Она становится подвижной? То есть, человеческая история не существует в единственном варианте? — В принципе, не существует. Но существует человеческая этика, которая запрещает нам изменять прошлое: человек должен быть ответственен за свои действия: что произошло — то остаётся. — Тогда не понимаю, в чем проблема. Зачем вы появились у меня в ту ночь? — Помимо человеческой этики, существует еще и принцип неопределенности. Мы не меняем историю — но она может самопроизвольно соскользнуть на другую ветвь, с близкой вероятностью. И происходит это в определённый момент — в точке бифуркации. Такой точкой и была та ночь, перед первым заседанием Инквизиции по делу Галилея. Ваше решение было минимально необходимым воздействием, по Азимову. Вы рассматривали два пути: костёр или отречение. Костёр — это признание бессилия человека перед Инквизицией. Результат — темные века мракобесия. Отречение с последующим смирением и отказом от научного творчества и жизни (потому что для вас, мессир, это одно и то же) — это капитуляция перед косной социальной средой (а другой она в целом никогда и не бывает). Результат — многовековой застой и апатия. Раздался треск, и человек в светящемся овале замолчал, прислушиваясь. Но это просто прогорело, вспыхнув прощальным пламенем, полено в камине, а за дверью было по-прежнему тихо. "Дальше", — спокойно попросил Галилей, и посетитель продолжил: — Однако существовал и третий путь, и в итоге вы избрали его. Уступая внешним, неодолимым препятствиям вы отреклись формально, но не фактически, потому что не отреклись от свободы мыслить и продолжать свою жизнь, своё дело. Именно этот выбор наблюдали и описали ваши ученики и друзья, и он же выразился в словах "И всё-таки она вертится!", брошенных в лицо Инквизиции после отречения. — Но я не мог сказать такого в Инквизиции! Меня бы сразу сожгли, а я пока жив, как видите. И вообще, не припомню, чтобы когда-либо говорил именно эту фразу. Не провозглашал, нет. — Вы этого не говорили, мессир, всё так. Но суть вашего выбора народная молва отразила совершенно точно. Это была реакция определенной социальной среды, самых продвинутых, самых свободных. Удачная формулировка, привязанная к конкретной ситуации противостояния свободного ума и костной религиозной догмы. Потом она попала в письменные источники — и дальше распространилась по всему миру. И я рад сообщить вам, что в течение следующего тысячелетия лучшие представители человечества черпали в этих словах силу вращать дальше колесо прогресса. Мы непременно достигнем других планет, мессир, обещаю вам. Потому что Земля для человека — это не центр, это лишь начало. Галилео слабо улыбнулся и прошептал уже немеющими губами: "И всё-таки…" "… она вертится!" — закончил гость из будущего, потому что Галилей уже не мог говорить. Зато теперь он мог видеть: пролетая сквозь пылающие шары звезд, огибая разноцветные спирали галактик, он покидал этот мир — или вступал в новый. Перейти в Экзистенциальную Психотерапию Перейти в САМОПОМОЩЬ       Copyright © 2003-2024 Андрей Геннадьевич БАБИН и Елена Александровна ЧЕЧЕТКИНА. Все права зарезервированы.